Запах крови, на вкус, как металл,
Холодный и терпкий, вокруг обтекал,
Пленял тени разума, блеклые блики,
Туша всех пациентов отчаянья крики.
__________________________________
Множество пройденных больниц для душевнобольных, далеко не одна тюрьма схожего назначения, собственные пациенты, работа с которыми шла долгие годы. Йенс за свою длительную практику имел возможность работать с самыми разными людьми. Как правило, ум их был бледен, неловок, а все мысли излишне прозаичны. Это расстраивало его, как истинного ученого в душе, который всегда жаждал испробовать новые методы, изучить поведение в той или иной ситуации разума, отличного от иных, серых и обыденных копий воспитания и давления общества.
К чему было просто убивать свою жену за измену? В этом разве было какое-то правосудие, урок, что-то, несущее смысл? Разумеется, нет. Многие убийцы мнили себя гениями, безумцами, которых не понял мир. Психотерапевт же видел лишь сломанные игрушки, которые интересовали его примерно так же, как выбор между пастой: путанеска или карбонара. Однако это была его работа, изучать, выносить вердикт, проверять и, лично для себя, искать экземпляр, подходящий для настоящего внимания.
Последний из тех, с кем ему пришлось работать, убил всю свою семью. Зачем, казалось бы? Врачи в голос твердили – это был приступ необоснованного безумия. Жена и подросток-сын, конечно же, никогда не замечали никаких намеков на подобное поведение, потому легко поворачивались к своему будущему убийце спиной. Подобные описания нагоняли тоску и вызывали желание как-то исправить столь незавидное, скучное положение. Вопросы, которые задают все психотерапевты, всего лишь должны поменять некоторые формулировки и направления.
«-Быть может, вас что-то подтолкнуло на действия?», - рядовой вопрос, который, заданный не тому пациенту, неминуемо вызовет реакцию в больном мозге, повернет необходимые рычаги, «-О чем вы думали на днях до своего поступка?». Контроль и внимание легко позволят заметить, как искажается и без того разрушенное сознание, как мысли обретают краски более приятные, любопытные, наконец-то, для изучения. Вот теперь, после убийства охранника, можно было действительно начать эксперимент до первой поломки, которая, к большой грусти Йенса, случилась как всегда слишком рано. Ничто так не расстраивает лечащего врача, как слом его пациента. Это всегда было слишком прозаично.
Еще только приехав с братом, Чарльзом, в Англию, он уже предполагал, что Лондон даст ему больше любопытных плодов для изучения. У него могло появиться разнообразие хоть отчасти, которое бы, несомненно, улучшило его повседневную практику. Но пока предположения сбывались лишь призрачно, самый интересный за последнее время пациент умер при совершенно загадочных обстоятельствах, да еще и лишился ноги. Это было крайне трагично, но бокал хорошего вина за ужином вполне смог скрасить небольшую печаль мужчины.
Новый пациент, который грозил интересом куда большим, появился буквально через несколько дней после рядового случая с убийцей-семьянином. Люди, облаченные в подобие деловой униформы, предложили, по зову некоего Дэвида, как представился мужчина в своем письме, отправиться в одно крайне заполненное необычными людьми место. Как буквально выражался начальник данного заведения на бумаге «в Ад на земле». Разве мог он, младший Магнуссен, отказаться от столь заманчивого путешествия в саму Преисподнюю, где при этом не надо было платить за переправу?
Кругов Ада, конечно, в данном заведении не обнаружилось. Хотя система охраны, разделенная по секторам, с учетом того, что остров определенно был приближен по форме к эллипсу, - в общем-то, это могло напомнить известные круги по Данте. В роли поэта Вергилия, очевидно, выступали приглашенные врачи, потому как общаться с заблудшими больными вряд ли было по силам кому-то еще.
Его ждало несколько довольно обширных бесед с местным начальством, в которых слово «опасно» фигурировало столь часто, что внутри Йенса загорелся огонек интереса к пациенту, которого ему предлагали. Дистанционное общение, без возможности личной встречи, разумеется, немного омрачало эффект от предстоящей работы, но психотерапевт был уверен, что всего пара сеансов и он сможет убедить любого в этой импровизированной тюрьме, что его подопечному крайне необходимы личные встречи для наиболее плодотворной работы.
-Прошу прощения, но если вы снова заговорите о предыдущем психотерапевте, я решу, что вам тоже нужно пройти курс, -мужчина кратко и легко улыбается, но все же с легкой холодностью, которую не замечает сидящий перед ним человек. Тот наоборот теряет прежнюю напряженность и выплескивает ее через смех, прежде чем согласно кивнуть и проводить Магнуссена к динамикам и камерам. И тут его взору предстает девушка, которая, после краткого объяснения причины смена своего врача, проявила любопытную ироничность и взялась за скрипку. Достойный случай, вызывающий интерес с первых минут. Это интриговало, наконец-то работа под стать наработанным навыкам и методикам.
-Теперь я буду вашим психотерапевтом. Меня зовут Йенс Магнуссен, -его голос звучит ровно, спокойно, так, как стоило говорить с человеком в вежливом, приличном обществе. Где-нибудь, предположим, на выставке картин. Дэвид смотрит на него с сомнением, но подчиняясь явно необъяснимому расписанию или указанию, позволяет врачу с пациентом хоть отчасти уединиться.
-Это, вероятно, собственное сочинение? –годы практики показывали, что ничто так не открывает любопытные объекты изучения, как развернутые разговоры. Обсуждение, идущее не от психотерапевта, а от его подопечного, всегда идет лучше. И лучше поддается изучению, -Что вы можете сказать о музыке, Эвр? –и нет ничего лучше, чем доверительные отношения в процессе лечения. Разумеется. И сообщать брату о визите в данное место ни к чему, он везде умудрится сунуть свой нос и помешать. Йенсу было слишком интересно уже сейчас, чтобы поделиться.
Новая пациентка проявляла себя в высшей степени не так, как могли бы привыкнуть многие врачи. В психиатрии не так много видов пометок. Ситуация могла быть, как правило, лишь двух видов: наблюдаемый человек идет на контакт или не идет. В случае с Эвр Холмс, как очень угрожающе произнес ее имя Дэвид, оной было просто все равно. Она не испытывала никакого желания контактировать и взаимодействовать с человеком, звучащим из динамиков, но при этом не испытывала и протеста. Ей было скорее... скучно? У него была лишь возможность предположить, но данная мысль подкреплялась абсолютно скучающим видом и лишь тенью почти угрожающей усмешки. Интерес продолжал распаляться, подобно юному молодому костру, в который кто-то уверенно и нагло подбрасывал новый хворост.
«-Так звучал доктор Тейлор,» -звучит ему в ответ через какое-то время, а взгляд до этого вовсе безразличной ко всему женщины падает на одну из камер, и у Магнуссена появляется возможность вглядеться в его выражение, на краткий миг отразившее нечто, пожалуй, излишне далекое от сочувствия, о котором шла речь. Любопытно. Он сам не может сдержать ухмылки, которая замирает в уголках губ натянутой нитью. Он словно ощущает звучание музыки на вкус, когда первые из нот, спокойных и размеренных, доносятся до слуха. Такой интересный экземпляр следовало изучить ближе, слабое изображение мешало цепляться за внешние проявления, тонкие смены банальных инстинктивных жестов. Никто не может от них избавиться полностью, даже крайне гениальный человек, заведомо названный психопатом. Множество подписанных бумаг и очень долгий разговор с местным начальством по крайней мере все выставил именно так. А у Йенса начали появляться некоторые иные мысли на этот счет.
Тихо встав из-за стола с оборудованием, мужчина легко поправил манжеты и, взяв приготовленный для новой терапии журнал, отправился прямиком в кабинет Дэвида. Нужно было лишь убедить его в необходимости более близкого контакта. Как бы не был человек уверен в том, что он верно выполняет свою работу, всегда найдется место, на которое можно надавить так, чтобы получить желаемое. Главное выбрать для этого нужный момент в беседе и обратить внимание на характер отдельного индивидуума.
-Прошу прощения, -голос высказывает тень уважения, безразличного и официального, но этого хватает, чтобы его пригласили внутрь кабинета, а не оставили в дверях, -Эвр Холмс очень сложный пациент, -психотерапевт уверенно подходит к столу, не сводя внимательного, прямого взгляда со своего собеседника. Тот смотрит упрямо и вне зависимости от просьбы явно не собирается уступать. Пока не собирается.
-Мне нужно попасть к ней в камеру. Моя специальность предполагает работу с людьми, в которой есть более близкий контакт и возможность различать внешние показатели. С помощью камер я едва ли могу заметить, что вызывает у нее скрытые эмоции, которая она не показывает вам намеренно, -в какой-то момент речи он начинает мерно, но тихо, постукивать пальцем по крышке лакированного стола, следя за ритмом секундной стрелки, попадая в такт. Все средства хороши, если они приносят желаемый результат, обещающий долгосрочный эффект. Даже если это психологические уловки.
Спустя некоторое время диалога и массу ненужных препирательств и уточнений, врач, оснащенный внимательным надзором охраны, все же смог добраться до необходимого места. Невзрачные стены, двери, после которых преградой оказывается простое и банальное стекло. Подобно какой-то излишне романтизированной банке. На мгновение невольно даже возникает желание найти архитектора данного места и побеседовать уже с ним об отклонениях и взглядах на жизнь.
Скрипачка стоит к нему спиной, не оборачиваясь играет. Мелодия спокойная и ровная, напоминающая мерное течение вод, толкающих айсберги в Северном Ледовитом океане. Ассоциации, рождающиеся в голове, однако, не отражаются на лице ничем, кроме заинтересованной вежливой улыбки, на которую уже спустя мгновения, повернувшаяся женщина, словно не обращает внимание.
-Как вы переносите звучание человека в игру? -сеанс начался, беседа обещала быть как минимум увлекательной.

В практике клинического психотерапевта всегда мало того, что заслуживает особого, повышенного внимания. Как правило проблемы и трагедии у людей схожи или же имеют корни одинакового значения. Йенс брался за многие случаи, но во всех проводил долгие и внимательные исследования. Его практика показывала, что даже разность восприятия можно было трактовать по-разному в зависимости от основного диагноза. И это увлекало, вызывало желание работать и раз за разом повторять свои действия с разными людьми. Словно внимательно отбирая орехи или отличая крупу от зерна, он тасовал значения и трактовки, исписывая десятки, сотни листов мыслями и заключениями. В каждом деле оказывались сноски, целые страницы описания подходящей терапии. Любящий порядок, он совершенно не принимал хаоса ни в чем, особенно в лечении своих пациентов. В изучении того, что у них в голове и воздействии на все рычаги, какие только могли у них быть. Психотерапевт двигал их, подобно шахматным фигурам, выстраивая линию защиты и нападения, неминуемо приводя короля соперника к шаху и мату. Только кто был соперником и в какой ситуации - вопрос, который замирал в воздухе глухим выстрелом. Но ведь так умел каждый, кто имел опыт в своей работе.
-Я бы добавил клавишные, -он отвечает на вопрос спокойно, чуть приподняв подбородок, чтобы акцентировать внимание. Словно проверяя женщину, измеряя возможности ее мозга и скорость реакции. Ложные движения, нити, которые обрываются, едва начавшись. Пока нет резона говорить о доверии, сперва его нужно оформить. Создать, подобно глиняной статуэтке. Такая работа требовала внимания и терпения, а так же спокойствия, которым не мог обладать каждый случайный человек. Сперва основа, плотная и мягкая, излишне большая и некрасивая. Вся из себя широкая, показная. После из нее можно вытянуть фигуру, тонкую и достаточно высокую. Все еще неаккуратно, края слишком кривые. Но вот еще немного воды, движения внимательных пальцев и статуэтка обретает лик, углы и форму, с каждым движением наполняясь жизнью. Словно изготовление магического голема - доверие требовало времени и банальных, крупных жестов в самом начале. Для успешной терапии нужно доверие.
-Думаю, некоторое время Дэвид не вспомнит о своем кольце, -фраза звучит пространно и расплывчато, пока врач изучает будущее рабочее поприще. Его взгляд плавно переходит от строения фигуры к бледности кожи, задевает следящие с легким интересом глаза. Следом он смотрит на стекло и тяжелые рамы, которые его держат. В самом центре находится несущая балка, скрепляющаяя две части пуленепробиваемых стекол, она словно мост, созданный всего лишь из тугоплавкой стали.
Магнуссен едва улыбается, не сменяя вежливость почти ничем, разве что культурным и профессиональным взглядом на обстановку и количество камер. Множество больниц и тюрем научили его смотреть на любую обстановку заключения немного иначе.
-А вы полагаете, что вам необходимо лечение? -улыбка становится чуть более явной, но не меняет своего мягкого добродушия, такого, какое должно быть у любого психотерапевта. Это ведь его работа, нужно стараться делать ее хорошо, -Моя задача, в первую очередь, помочь вам в определении того, в чем вы нуждаетесь, -он внимательно смотрит в глаза собеседнице, проверяет реакцию ненавязчиво, подмечая любопытный наклон головы и промелькнувшее зловещее выражение.
Женская красота, скрытая в условиях сожержания, также не может пройти мимо внимания. И, очевидно, он начинал понимать, за что Эвр Холмс считали опасной. Сам ее взгляд словно прожигал насквозь, выискивая малейшие детали, строки, которые она могла бы прочесть и выложить несчастному, как прощальное письмо самоубийцы. И ум, нельзя было неооценивать этот ум, который способен отличать события без подсказок и намеков. Просчет и знание, четкое настолько, что человек впечатлительный уже бежал бы со всех ног. Гениальность в истинном виде, невероятная и уникальная.
-Прошу прощения, -тактично приподняв руку, он отступил от своего места, где замер при входе и вернулся назад. Охрана, разумно согласившись с ним, что во время общения нужно на чем-то сидеть, выдала Йенсу хороший стул, который тот решил таки поставить перед стеклом, отступив почтительное расстояние, чтобы сохранять дистанцию.
-Эвр, могу я спросить, что вы думаете о местном питании? -вопрос далек от психологического, но лишь на первый взгляд. В психотерапии просто не было значения с какого конца начинать и потому все врачи поступали различно. В разных ситуациях, -И, если уж речь зашла о местной "кухне", что вы думаете на счет посещавших вас специалистов?
Магнуссен улыбается более явно, по-змеиному вытягивая губы и чуть склоняя голову в жесте ожидания. Эвр захватывала его, как нечто восхитительное, как прекрасный алмаз привлекал ювелира, который мог оценить работу природы по достоинству.
Вид через стекло представлялся размытый, не такой конкретный, как при явном диалоге лицом к лицу. Неприятную помеху хотелось убрать, легко стерев ластиком, но, пожалуй, пуленепробиваемое стекло не совсем то, что можно просто стереть. Хотя он определенно был бы рад любой возможности.
Пациентка, судя по всем описаниям и очень боязливому взгляду охранника, была действительно редким экземпляром. Записи, которые вели предыдущие специалисты, не вдохновляли своей скучностью и простотой, словно никому из них и в голову не пришло действительно заняться исследованием и изучением. Такая невероятная возможность и так впустую истрачена. Йенс собирался в ближайшее время исправить это глупое недоразумение и внимательно вглядеться в мисс Холмс. Опробывать методы и терапии, придумать новые, более подходящие ситуации. Долгие годы его так не захватывала радость и предвкушение долгой, восхитительной игры. Он скучал по этому ощущению.
-У вас есть два брата, я верно понимаю? Об этом пишут ваши прошлые врачи. Что вы можете сказать о младшем из них? -мужчина сверяется с небольшой выпиской, которую он несколько... незаконно сделал из предыдущих заключений и бесед, -Что вы могли бы сказать о вашей скрипке? -неожиданный вопрос, служащий сравнительным и контрольным, сопровождается теплой дружелюбной улыбкой, которая мгновением позже возвращается к вежливости. И коротким взглядом, брошенным на инструмент в другом конце камеры.

Мужчина слушает с той внимательностью, какую обычно даже на крайне важные правительственные документы не направляют. Взгляд сам собой петляет от вещи к вещи, затем от складки к складке. Он изучает, привыкает к жестам и манере поведения. Крайне любопытный пациент попался ему, даже сквозь пелену крайне скучных и прозаичных заключений психотерапевтов. Те, видимо, совсем не умели разбираться в том, что находили. Если и можно было в данной работе что-то посчитать за сокровище, то Эвр Холмс, определенно, походила на него больше многих. Первые минуты и те исполнились живого доказательства неординарности поступков и мыслей.
-Лечение в моей специальности подразумевает мотивацию и направление, -он поясняет спокойно, развивая диалог так, как он должен был быть, если бы между ними не оказалось раздражающего стекла. Йенсу даже хотелось протереть глаза в желании согнать помехи, возникающие от света и отражения. В таких условиях невозможно разглядеть мельчайшие сокращения мышц, которые сигнализируют о состоянии в той или иной манере.
-Люди, чей рассудок помутнен, в основном страдают лишь от того, что их собственное видение мира не совпадает с мнением общества, -подобно преподавателю университета, врач легко продолжает речь, не сводя прямого взгляда с лица женщины, -Они одиноки, потому что уникальны.
Разумеется, далеко не всех он мог бы посчитать хотя бы интересными, но некоторые экземпляры, особенно необычные в практике, становились настоящей загадкой. Такую было приятно разгадывать. Но всегда ждало разочарование, когда все напускные цветные обертки спадали и взору открывалась пустая нелепая плоть. Глупо и прозаично.
-Я могу пересказать вам утреннюю газету, -вместо прямого ответа на вопрос Магнуссен размыто предлагает альтернативу, легко поправляя широкий узел галстука. Этим жестом он словно ставит акцент на том, что возвращается к делу, хотя ни на минуту не останавливал анализ происходящего и пациентки в частности. Однако, Эвр вновь радует его, второй раз за встречу. Привычные уклады бесед сыпятся, разваливаясь вавилонской башней и падая к ногам уродливыми камнями. Вместо этого появляется нечто новое. Бартер. Очевидно, игра предстояла куда более интересная, чем можно было представить. Шахматная партия без шахмат и доски.
-Я считаю, что вы, Эвр, могли бы обрести некоторые возможности, которые сейчас выражаются не так четко и явно. В инструменте нет пользы, пока к нему нет смычка, сколь бы хорош не был музыкант, -улыбка вновь мягко тянет губы, создавая эмоцию чуть более явную. Уголки губ, впрочем, падают так же мягко, как до этого поднялись. Его работа предполагала полный контроль над собой, во избежание конфузов с некоторыми больными, которые не могли адекватно реагировать на определенные эмоции. Вежливость, подчеркнутая, тактичная, располагала к себе даже самых отъявленных маньяков. Даже если в ответ возникала агрессия - любой ответ это точка давления, рычаг манипулирования. И Йенс с удовольствием применял накопленные знания на практике.
-Не мне говорить вам, сколь мнительны люди. Может ли дрессировщик покинуть своих зверей? Разумеется, нет. Может ли он выезжать на гастроли? Пожалуй, да, -фраза неточна, формулировка расплывчата. Но он уверен, что его поймут так, как надо. Несмотря ни на что, камеры, записывающие все происходящее, передают только полное спокойствие обоих собеседников. У каждого в своей манере. Он строит предложения так, чтобы метафора покрывала все пространство, а люди не понимали, о чем речь, принимая все за психологические ходы специалиста. Наивные и невнимательные. Но никто ведь не запоминал слова самой мисс Холмс, хотя те были упомянуты в отчете ныне покойного. Мельком, не акцентируя внимания. На чужих ошибках легко строить коды и шифры.
В какой-то момент, когда мужчина уже собирается задать один из своих вопросов, полагая, что ответил достаточно, слышится шумный лязг. Тревожный звон, режущий по ушам, раздается громко и неожиданно. Ощущение, будто где-то рядом сломалась сирена. Краткий звук, впрочем, сменяется странными щелчками, треском ламп и четким, тяжелым лязгом тяжелых дверей, сомкнувшихся прямо за спиной у Магнуссена. Сперва свет моргает красным, тревожным светом, пока вовсе не сменяется на постоянное аварийное освещение.

Психотерапевт, едва повернув голову к захлопнувшимся дверям, перебирал в голове мысли и варианты. У него было несколько возможных ходов и действий. Можно было продолжить диалог так, воспользовавшись ситуацией, как продлением первого сеанса, а можно было... идея, мелькнувшая в голове, похожа на холодный шип. Она пронзает мозг настойчивостью и, разумеется, мужчина решает не отказывать себе в удовольствии внимательного, детального изучения. Лучше, чем было на данный момент.
Повернувшись обратно к стеклу, он тяжело вздохнул, обращая взор на часы и как-то отдаленно думая о том, что стоило отметить встречу сегодня вечером. Впрочем, из нынешнего положения сделать было ничего нельзя, оставалось работать над другими вещами более качественно.
-Эвр, будьте добры, расскажите мне, какие отношения у вас были с матерью? -лицо его, разумеется, теперь искажено решительностью и раздумьями, заменившими тактичную улыбку. Однако, со спокойным лицом, чуть приподняв уголок губ, Йенс встал со своего места и, взглянув прямо в глаза собеседнице, легко подмигнул.
Пока вопрос актуален и на него ожидается ответ, психотерапевт аккуратно снимает пиджак, педантично вешая его на спинку стула. Следом он касается манжет рубашки, снимая запонку, очень удачно оснащенную бриллиантом. Старый подарок одного из пациентов, богатый сын богатого отца мог позволить себе подобный широкий жест. Этим небольшим кусочком можно было проделать брешь в плотном, явно особо крепком стекле, а затем, воспользовавшись так любезно отданным стулом и его металлической основой, разбить стекло, мешающее обзору больше, чем плотная пелена тумана автомобилисту.

Иногда для того, чтобы точно обследовать пациента, нужен личный контакт. Иногда гипноз или же какое-то воздействие, чтобы поймать общую нить. Для разного общения требовались совершенно разные рычаги давления. Кому-то необходимо было играть в шахматы, чтобы за ходом мысли рассказывать все, что беспокоит, а кому-то требовалась чашка крепкого чая. Если для перемены общения и нахождения общей нити с Эвр Холмс требовалось разбить всего-то стекло – это было проще простого.
Йенс с тщательной аккуратностью приступил к нелегкому труду по разрушению поверхности стекла. Звук от происходящего был крайне неприятный и резал по ушам больше, чем согласен был терпеть хоть кто-то просто так. Однако оба присутствующих умело делали вид, что посторонний раздражающий фактор их не заботит. Словно вообще ничего необычного не происходило – диалог продолжался в манере, которая была до этого. Чистая и простая беседа пациента с врачом, без откровений и излишеств. Разве что история со сказкой казалось занятной.
Мысль о сказке у мужчины в голове представляла собой нечто напоминающее схему. Инстинктивная тяга к анализу вынуждала рассуждать о том, что и к чему могло отнестись. Но когда у тебя слишком мало сведений, а те немногие из них, что были, собирались кем-то очень сомнительно-профессиональным, то волей-неволей начинаешь пытаться угадать. Это определенно нравилось Магнуссену. Интрига и загадка, которую не приходилось встречать в сотнях разнообразных пациентов.
-То есть у вас были благоприятные отношения с ней? –уточняет он для проформы, педантично сдувая образовавшуюся пыль с места искусственно созданного дефекта. Он крайне придирчиво оглядывает проделанную работу, чтобы в итоге вернуть запонку в образовавшийся «паз», -Ваш старший брат, полагаю, чем-то заслужил подобное отношение? Все поступки на чем-то основаны, -совсем просто для психотерапевта, который должен был как минимум осуждающе посмотреть, говорит тот, словно вовсе не обратив внимания на факт того, что ребенка пытались отравить. И не кто-то, а та, что у него буквально в паре шагов. И, к тому же, судя по всему, женщина в поступке совсем не раскаивалась.
Вопрос, обращенный к профессии, разумеется, остался без ответа еще в самом начале, но в целом оба и так отлично поняли, в каком положении оказались. Когда стекло камеры вот-вот грозило треснуть сильнее от уверенного напора, сложно не догадаться, что все происходящее уже вышло за рамки привычного и нормального.
-Вы знаете, Эвр, -он поднимает на свою собеседницу взгляд, прежде чем отойти к стулу и снять со спинки пиджак. Оный приходится, вопреки любви к чистоте, положить на пол, хотя тот и выглядит просто кристально чистым. Очевидно, что посетителей слишком мало, а уборка и вентиляция были достаточно хорошими, чтобы сохранять необходимую видимость чистоты.
-Уверяю вас, я гораздо страннее, -датчанин улыбается мягко, хотя его внешний облик не теряет безразличной вежливости. Разве что интерес в глазах становится более отчетливо виден, хотя его природа столь обширна, что он бы и сам не стал давать точного ответа на счет того, что конкретно увлекает в предстоящей терапии больше, -Странность – это нормально, -вместе с этой фразой он одним жестом просит Эвр отойти от стекла на некоторое расстояние и с хрустом отломав неудобную деревянную ручку на стуле, с силой ударил оным по стеклу, наметив удар прямо на запонку, которая держалась в проделанном углублении.
Крепления противно задребезжали, а сама прозрачная преграда противно хрустнула, очевидно, от того, что бриллиант сильнее продавил поверхность. Следующий удар уже пришелся прямо металлической подложкой по испорченному стеклу. Вместе с треском опечаленного своей судьбой стула раздалось и пение стеклянного дождя, который травмированно стал ссыпаться на пол. Еще несколько коротких ударов и преграда окончательно пала, оставшись под ногами островом колющих искр.
Сломанный стул, из-за которого руки саднило после ударов, был откинут в сторону с тенью брезгливости. Поднятый с пола пиджак сразу же послужил в качестве безопасной ткани, которая позволила стряхнуть остатки преграды вниз, дабы не зацепиться об них головой, рукой или любой иной часть тела.
-Вы говорили о сказке, Эвр, -вспоминает тот обыденно, отряхивая элемент одежды, который остался даже относительно цивильным, - но уже не для Магнуссена, -Скажите, кого вы подразумеваете под драконом, колдуном и принцем? Кому-то вы выдали бы эти роли?
Психотерапевт медленно выступает вперед, к своей пациентке, с треском проходя по колючим островкам, которыми стала до того мешающая преграда. Его спокойный взгляд прикован к лицу женщины, изучает каждую деталь, малейшее сокращение мышц. Что угодно – лишь бы можно было зацепиться взглядом и изучить, отложить для будущих раздумий.
-Я с удовольствием выслушал бы ваши ассоциации, Эвр. Нам все равно предстоит долгий сеанс.

На деле Йенса мало волнует прошлое Эвр. Как правило становление личности в раннем возрасте зависит от родителей и окружения, это верно, но случались свои исключения, которые рушили основы. Ребенок, который уже в столь юном возрасте оказался в подобном закрытом учреждении, явно не подходил под обычные параметры. Однако, именно ведение речи, реакция на вопрос - это происходит сейчас, нынешние позиции. Они могли не измениться с того возраста, а могли вовсе стереться, потеряться в череде дней, месяцев, лет. Что-то могло обрести новый фундамент, окрепнуть, наполнившись иным содержимым и обретя другие грани. Всем свойственно меняться со временем, но не каждому психотерапевту хватает опыта и ума, чтобы понять, с чего нужно начинать обследование подобных пациентов.
Любое изучение требует внимательного знакомства. Сперва надо понять, когда тебе врут, когда что-то твоему пациенту неприятно, а когда наоборот. Врач должен чувствовать своего пациента, как себя самого и тем самым уметь его направить. Магнуссен был вполне готов понять мисс Холмс, хотя и полагал, что для этого ему придется потратить очень много времени, если понять данную женщину вообще можно. Интеллект более высокий, чем у общества, анализу может поддаваться неохотно. Если тебя за этим анализом поймают. А если же нет... В любом случае, изучить и запомнить характерные жесты будет весьма уместно.
-Это не совсем так, -он все же присаживается, не отводя внимательного, но не прожигающего взгляда со своей невольной собеседницы. В первую очередь любое его действие - проверка реакции. А затем уже приближение личного контакта, -Стекло было преградой между нами. Это как стены между одним личным пространством и другим. Только наши стены - невидимы, а стекло искажает видение, -он поясняет с таким видом, словно сообщает прогноз погоды и объясняет небольшой казус с какой-нибудь крайне неудачно расположенной лужей. Таким же тоном сообщают, что запачкали штанину, когда вылезали из автомобиля и это настолько огорчило, что пришлось вовсе переодевать брюки. С кем не бывает - стекло действительно было тем самым пятном, которое мешало восприятию диалога так, как он должен был быть. В том ключе, в каком его хотел видеть мужчина. Если уж работа есть, то она должна быть выполнена идеально.
-Наблюдателем? -он приподнимает бровь, в целом не меняя выражения лица. Он снова заглядывает в свой журнал, берется за ручку и принимает записывать пару строк о том, что ему следует изучить более внимательно. Интерес в глазах пациентки увеличивается, когда речь идет о подобных... сказках. Речь становится чуть более четкой, словно более вдохновленной, но все же недостаточно, чтобы это хоть как-то меняло настроение. Видимо, лишь едва, какое-то смутное влияние. И все же - это уже что-то.
-А кто мог бы вписаться наблюдателем в вашу сказку? Предположим, что есть еще один персонаж, -он снова возвращает взгляд к Эвр, не спеша вновь возвращаться к своим записям, -Кто бы это был? Не я, а, предположим, еще одно действующее лицо. Кто бы им стал? -он немного наклоняет голову в бок, чтобы получить лучший обзор и подмечать небольшие сокращение мимических мышц. Ему крайне интересна находящаяся перед ним женщина. В ней есть что-то такое, что до этого дня он не встречал в пациентах. Они бывали самыми разными, но подобного всплеска интереса, готовности работать... это бывало, но не в таком масштабе. Множество вопросов и не одного ответа. По природе любопытный, психотерапевт был готов посвятить всего себя данной работе, войдя в эту реку по грудь. Или даже по самую шею.
-Вас интересуют странности лечащего врача? -уточняет мужчина с усмешкой, впрочем, доверие предполагает взаимную работу, а все возможные перечисленные детали так или иначе останутся деталями. Ни один из них двоих не собирался выкладывать карт раньше времени. Партия должна была стать очень занятной, -Что бы вы хотели узнать, Эвр? -он уточняет мягко, вкрадчиво, чуть отклоняясь назад и выпрямляясь. Словно готовый к ответам, открытый даже в позе и взгляде, Йенс внимательно вглядывался в лицо собеседницы, ожидая от той ответа.
-Все мы, психотерапевты, странные. Работая с самыми разными пациентами - меняешься, -довольно размыто отвечает Магнуссен, но совершенно не собирается на этом останавливаться, понимая, что тогда он не добьется ответного доверия, -Вы когда-нибудь задумывались о том, что рожденная человеком жестокость не существует у животных в том же виде? Хищники поедают травоядных, пищевая цепь всегда сохраняется. Но разве лев пытает антилопу прежде, чем убить? И разве делает это ради удовольствия, а не пропитания? -на него все еще смотрят с недоверием, но сам он не спешит сыпать конкретикой, -Из конкретных странностей, мисс Холмс, у меня присутствует педантичность. Не та, к которой привыкли люди. Я люблю доводить до конца все и всегда, во всем. Порядок должен существовать в вещах и голове. Но его нарушение должно венчаться наказанием.

Магнуссен внимательно вслушивается в каждое слово своей пациентки. Мысленно он был благодарен подобному стечению обстоятельств. Блокировка дверей, отключение камер. Все это говорило исключительно в пользу его терапии, развития возможных идей работы. Изучение всегда было основой его деятельности. Ошибочно полагать, что в профессии можно держаться за что-то кроме собственного любопытства и интереса. Без них, рано или поздно, даже самая любимая работа перестает таковой быть. Но Йенс находил в своей деятельности особое увлечение. Это было и хобби, и основная специальность. Когда перед тобой раскрывается весь букет чужого сознания, неповторимый в своей манере. И ты можешь заронить пару капель сомнений, вложить мысль, действие. В твоих руках оказывается возможность воздействия и проверки результатов. Какова разница с предыдущими?
Вопрос про убийства, однако, он оставляет без ответ во всех смыслах и продолжении чужого... любопытства, назовем это так. Лишь позволяет себе улыбку. Короткую и холодную. Отнюдь, он не считал подобные ситуации в самом деле убийством человека. Скорее охотой на несмышленное животное. Наказанием виноватых и контролированием слабых и сильных. Тот, кто не может удержать жизнь и не умеет ее правильно использовать - не стоит существования и растраты ресурсов мироздания.
-Жизненные события часто толкают нас к нелегкому выбору, -мерно продолжает тот, однако, ощущая, как в груди зажигается больший оттенок искристого желания проверить какие-нибудь границы. Изучить территорию, в которую он вторгся. Нет смысла в захвате, если можно просто разузнать все отдаленно, -Порой этот выбор понятен только нам, но в своей манере он безгранично верен.
Пока пациентка находится к нему спиной, Магнуссен тихо поднимается со своего места. Он был хорошо осведомлен об опасности мисс Холмс, а также о том, что она сделала. Столь же легко было оценить то, что ум ее явно не то, что можно постичь простыми усилиями. Можно приблизится к пониманию, но познать невозможно. И это подогревало активность, делало общение врача и пациента более приоритетными. Психотерапевт не отказался бы от проникновения в область доверия. Что откроется ему тогда и какие перспективы работы откроются? Немыслимые грани знания, чистого и не испачканного в чьей-то мнительности, как то было в выводах многих врачей Эвр. Они все не понимали, сколь поверхностны и глупы. Что же, кролики всегда платятся жизнь за глупость, погибая в пасти волка.
-Многие люди полагают, что единственный способ бороться с искушением - не ходить в яблочный сад, -он медленно, словно выверяя шаги, подходит к женщине, нарушая ее личное пространство, но не прерывая его буквальным телесным контактом. Доверие требовало времени, но ситуация подобная нынешней могла немного ускорить этот процесс, -Но разве, проходя мимо, совсем не хочется яблок? -врач аккуратно проводит по воздуху рядом с плечом Холмс, выверяя движение так, чтобы точно не коснуться даже края одежды. Любое такое движение чревато нападением, срывом. Но сколь много граней можно быть скрыто в реакциях, которые не доступны глазу? Сколь много может быть утаено в жестах, которые принято считать невербальными?
-Так и с людьми. Можно сколь угодно долго уверять себя в неправильности побуждений и желаний. Но при этом никогда от них не отказаться по-настоящему. Нужно либо трансформироваться и изменить себя... -он таит мягкую, даже почти заботливую полуулыбку, ожидая, когда напряженная Эвр к нему повернется. Йенс сразу же показывает ей, что не намерен вторгаться в личное пространство до конца без ее на то ведома, но, однако, не пытается скрыть побуждения проверить реакцию, -Либо же дождаться, когда тебя трансформирует кто-то другой. Вам знакомы человеческие перемены, мисс Холмс? Что вы о них думаете? -мужчина вновь возвращается в ключ своих прежних вопросов, при этом не сводя внимательного взгляда с пациентки. Нельзя упускать такой редкий, невероятный кадр. Не ограненный алмаз. Однако, даже несмотря на отсутствие камер, выражаться он продолжает иносказательно, -Вы, верно, уже предположили несколько вариантов развития событий после открытия дверей. Какой из вариантов, в котором, разумеется, вы имеете полную власть, даст вам возможность узреть чужие перемены? Благоприятные перемены.